ЧЕРНОБЫЛЬ:Первые дни - 5 Февраля 2014

Наш собеседник Дмитрий Демичев – в 1983-1987 годах первый секретарь Хойникского райкома партии, по долгу службы с первых часов катастрофы на ЧАЭС принимал непосредственное активное участие в ликвидации последствий аварии. В декабре 1986 года Дмитрий Михайлович награжден орденом Трудового Красного Знамени. Нынче Д.М. Демичев – доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой теории и истории права Белорусского государственного экономического университета. Им впервые в отечественной юридической науке разработана теория государственно-правового механизма преодоления последствий чернобыльской катастрофы.

– Суббота, 26 апреля 1986 года. Солнечный, теплый весенний день. Никто не мог даже предположить, что эта дата станет черной не только в истории страны, но и всего человечества.

Ничто не предвещало трагедии. Жизнь шла своим чередом. Мы, группа депутатов областного Совета, отправляемся в областной центр на сессию. Тогда, по решению Москвы, подобные мероприятия проводились в нерабочее время. На двух машинах едем в Гомель. Сессия прошла в обычном режиме. Ни в докладе, ни в выступлениях нет даже намека на то, что рядом происходит что-то неординарное. В кулуарах тоже самые обыденные разговоры.

Как потом выяснилось, руководство области не владело никакой информацией о трагедии. Удивительно, но факт! Хотя по правилам, установленным инструкциями по гражданской обороне, в случае возникновения чрезвычайных ситуаций, особенно связанных с радиационным загрязнением, граничащие районы области обязаны информировать соседей. В данном случае – полное неведение. Может, потому что Чернобыльская АЭС, как известно, находится на территории Украины.

– Основные полевые работы уже были завершены. И по плану мы должны были открывать летний спортивный сезон. А в этом хозяйстве неплохой стадион, где можно провести праздник. Каждый трудовой коллектив представляли футбольные команды. Они должны были сыграть «пульку» – два тайма по 15 минут на выбывание. Потом – финал. Было шумно, весело, болельщики рьяно поддерживали своих ребят. Погода тоже способствовала праздничному настроению.

В разгар баталий меня и председателя райисполкома А.И. Обухова отзывает секретарь райкома партии по идеологии В.В. Пинчук. Тихо сообщает: в Припяти что-то непонятное. Его мать заведовала магазином хозтоваров, и по выходным продавцы часто выезжали торговать к соседям. Но на сей раз их в город не пустили. По улицам же, говорит, вереницей тянулись пожарные машины, беспрерывно поливая асфальт какой-то пеной.

– Где там! Дежурный обкома ответил, что никакой информацией не располагает. Попросил доложить о моем звонке первому секретарю А.С. Камаю. Заскочил домой перекусить, поделился новостями с женой Людмилой Егоровной. Она в первой школе города Хойники преподавала физику и темой владела лучше меня. «Дима, – говорит, – это очень серьезно, возможно, придется вывозить людей». Мне уже было не до борща. С нетерпением жду А.И. Обухова. Вскоре он явился, что называется, взмыленным. Без слов было понятно – беда.

Видел, говорит, летающие над станцией вертолеты. Припять спешно покидают люди. В наши деревни вывезено немало детей. Дело в том, что многие уроженцы Хойникского района работали на ЧАЭС, получили в городе квартиры, обзавелись семьями. До станции ведь рукой подать – от райцентра 47 километров, от ближайшего колхоза – 5-7. И вот теперь они вынуждены спасаться, в первую очередь спасать своих детей.

Тревога нарастала, а мы – в полном неведении. Надо что-то делать, действовать, а что и как – понятия не имеем. Бессилие на грани нервного срыва. Но берем себя в руки, организуем круглосуточное дежурство в штабе гражданской обороны. По радио, по телевидению по-прежнему ни звука. Как потом выяснилось, зарубежные голоса уже вовсю трубили о случившемся. Наша же горбачевская гласность как воды в рот набрала.

– Уже третьи. Ночью почти не сомкнул глаз. Еле дождался рассвета. Звоню первому секретарю обкома Камаю, эмоции захлестывают: что происходит, почему молчание, что делать?.. «Ты меня спрашиваешь, – отвечает Алексей Степанович, – а я знаю ровно столько, сколько и ты. Не кипятись, возьми специалистов, проедь сам по припятской зоне. Потом доложишь».

Ф.С. Омельчука. По дороге молчим, хотя мысли каждого об одном. Приблизились к административной границе с Украиной. День ясный, солнечный, станция как на ладони. Развороченный взрывом блок. Над ним непрерывно кружат вертолеты, сбрасывая какие-то емкости с материалом, похожим на песок. Понятно: произошло самое страшное.

– Коленки коленками, но мысли носились роем: как быть, как людей уберечь? Сами были одеты по-летнему, налегке. Понятия не имели о специальной защите. Делаем замеры прибором ДП-5, он тогда считался самым надежным. Мои спутники, более осведомленные в этом деле, покачали головами, глаза на выкате: 0,5 рентгена в час. Руками делаю в песке углубление сантиметров на 20 – то же самое.

Возвращаемся в контору ближайшего колхоза «1 Мая». Каждый из специалистов звонит в Гомель своему начальству, докладывает показания дозиметров. В ответ – они у вас, по всей видимости, барахлят. Из Минска к вам едет группа дозиметристов с более современными, точными приборами.

И только вечером 28 апреля московская телевизионная программа «Время» скупо сообщила, что произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции, принимаются все необходимые меры по ее ликвидации. Ситуация находится под контролем. Утренние газеты слово в слово опубликовали это сообщение.

– После этого официоза посыпались, наверное, рекомендации, установки, указания, как действовать в архисложной и действительно непредсказуемой ситуации?

– Не поверите – ничего подобного. Обстановка же требовала предпринимать какие-то шаги. И они были сделаны. 28 апреля в близлежащих к Чернобылю колхозах «Новая жизнь» и «1 Мая» были прекращены полевые работы, скот переведен на стойловое содержание. Благо, сено, сенаж, солома оставались из прошлогодних запасов. Они меньше подвергались радиоактивному загрязнению. Нужно было герметизировать помещения, максимально сократить пребывание людей на открытом воздухе, особенно детей.

– Приближалось 1 Мая, с его праздничными демонстрациями, массовыми гуляниями. На этот счет немало домыслов и инсинуаций, мол, народ чуть ли не силой выгоняли на площадь…

– Чушь несусветная. Накануне праздника мне как первому секретарю звонили многие, спрашивали, как быть, выводить ли школьников. Я связался с соседом по несчастью – первым секретарем Брагинского райкома партии Г.Н. Паньковым. Решили посоветоваться с обкомом, там попросили подождать, сказали, что позвонят попозже. Но никто так и не откликнулся. От меня ждали решения. И я его принял. В трудовые коллективы пошла телефонограмма: демонстрация состоится, количество участников – минимальное. Школьников не привлекать. Мероприятие длилось от силы минут 15. То же было и в Брагине.

Сейчас, по прошествии времени, зная все нюансы, конечно, принял бы противоположное решение. Но, как говорится, каждый мнит себя стратегом, глядя бой со стороны.

– Сегодня по ТВ, в печати восхищаются мужеством и спокойствием японцев, стойко переносящих катастрофу. Ни мародерства, ни паники, самопожертвование ликвидаторов… Что я скажу на этот счет: наши люди тоже держались мужественно. И не я один тому свидетель. Не припомню ни одного случая, чтобы кто-то отказался выполнить порученное задание, трусливо прятался или злословил. Не говоря уже о воровстве, грабежах. Беда объединила всех. Все понимали: в одиночку не спасешься.

Слухи? Их хватало, думаю, от недостатка объективной информации. Коснулись они и меня лично. При встрече с начальником районного отдела внутренних дел подполковником милиции Л.М. Жевняком заметил не свойственную ему смущенность. Спрашиваю – что-то случилось? Вдруг он отвечает: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Заметив мое недоумение, улыбнулся: «Звонил дежурный из МВД, интересовался обстановкой, а заодно – правда ли, что первый секретарь райкома партии с семьей бежали на машине из Хойник. Я ему в ответ – пару ласковых… Сказал, что не тот это человек, чтобы паниковать и драпать…»

Выслушав Л.М. Жевняка, в тон ему, хотя было не до юмора, ответил на манер Л.И. Брежнева: «Выражаю чувство глубокой благодарности партии и правительству за столь высокую оценку моей личности».

Это уже потом, после отселения из 30-километровой зоны, нагрянули сюда всякие бомжи да прочие опустившиеся личности, не гнушались мародерством, подлостью.

– Когда все-таки последовала команда на эвакуацию? Время в принципе уже было упущено, и каждый день, час промедления грозил необратимыми последствиями…

– Да, обстановка накалялась в прямом и переносном смысле. Нервное и физическое напряжение людей зашкаливало пропорционально радиационному. Не получая никакой мало-мальски достоверной информации, мы не могли даже на нашем довольно ограниченном уровне принять решительные, кардинальные меры. Это угнетало неимоверно. И вот чуть ли не через неделю после взрыва, 1 Мая, около полудня наконец-то последовала команда об эвакуации из 30-километровой зоны детей, беременных женщин и больных. Колонны автобусов нашей автобазы, все время бывшие наготове, сразу же направились на места.

Вдруг мне докладывают: внезапно один из водителей скончался. Вот уж действительно беда не приходит одна. Естественно, этот случай связали с воздействием радиации. Позже медики установили, что гибель еще относительно молодого человека, гипертоника, произошла из-за сердечного приступа. Конечно, без стресса здесь не обошлось.

Через час-полтора автобусы отправились в назначенные пункты дислокации: дома отдыха, гостиницы, санатории, профилактории, пионерские лагеря. Все эвакуированные были обеспечены полноценным питанием, одеждой, обувью за счет бюджета.

Позже из официальных материалов я узнал, что из Брагинского, Хойникского, Наровлянского районов были вывезены около 28 тысяч школьников, беременных женщин и женщин с малолетними детьми.

– На эту тему было немало спекуляций. Желающие нажить политический капитал не гнушались подтасовкой, искажением фактов, бессовестным враньем, убеждали, что эвакуировали в первую очередь скот, материальные ценности, а не людей…